"Тараканы лижут раны" - этой фразой начинается второй российский фильм в конкурсе ММКФ, новинка от Гай Германики под названием "Да и да". Это не возрождение дадаизма, как можно подумать: на пресс-конференции напомнили, что мы живем в эпоху постмодернизма. Но следы этого течения, получившего название от хвоста священной коровы племени Кру, в фильме, несомненно, есть.

А настырнее всего лезет на ум роман, воспевший раннесоветские нравы 20-х годов прошлого века. Я имею в виду эстетические традиции Эллочки "Людоедки" Щукиной. Вообразим, что бог, размахнувшись вслепую, послал ей дар снимать и склеивать кинопленку - и она, с ее интеллектуальным, образовательным и культурным багажом, пошла во властители дум. О чем она будет снимать фильмы? О том, что знает. Конечно, время вносит свои изменения: уже не "крррасота", "хо-хо" и "парниша", а "круто", "гламур", "зависнуть в космосе" и "гениально". Примерно этими словами ограничивался словарь пресс-конференции фильма "Да и да" Валерии Германики. Я не фамильярничаю, сокращая: это в титрах теперь пишут "Германика" без "Гай". Наверное, кто-то сказал автору фильма, кто такой был Гай Германик Калигула, и автор справедливо решил, что это вредит имиджу. Пусть будет другой император - просто Германик.

Мы, конечно, живем в эпоху тотального упрощения и полного освобождения. Чувства в кино чаще сведены до первичных инстинктов, а от предрассудков, прежде звавшихся приличиями, и прочего хлама мы освободились. Поэтому "Да и да" - в сущности, снова о Ромео с Джульеттой, но современных. Для них любовь и секс - синонимы, оба термина означают возвратно-поступательный процесс, изученный автором фильма еще в дни практики на порностудии. Есть в фильме и веселая ватага друзей Ромео - теперь это тусовка перепившейся "богемы": художник на художнике.

Архаичный язык Шекспира, которым излагались точки зрения, в новой саге о вечных влюбленных стал языком мата, способного выражать только эмоции - опять же простейшие. Но мат развитый: здесь и существительные, и крепкие глаголы, и такие наречия, что мало не покажется. Мысли (не путать с мюслями) в беседах исключены принципиально: мат не умеет их передавать. Движутся не мысли, а только персонажи. Копошатся, шуршат, перемещаются друг по другу, наносят и зализывают раны.

За что Ромео полюбил Джульетту, неважно - приступы любви случаются вперемежку с приступами рвоты: вдруг приспичило - и пошло. Сказано же: веление инстинктов. Но камера иногда взмывает в поэтическую высь: Джульетта будет нежно трогать лоб и нос возлюбленного, шептать ему первое в фильме членораздельное слово "Люблю". Он, правда, не сможет ответить: он в отключке. Но чувствуется: женщина тоскует по чему-то такому, чего не умеет выразить, и чего, возможно, в координатах этого фильма не бывает.Эта внезапно прорезавшаяся нежность и заставила меня не к месту вспомнить о шекспировских героях.

А если без Шекспира, то это история энергичной, сильно потрепанной жизнью женщины (Агния Кузнецова), которая с большим напором кадрит юного художника Антонина, в миру Коли. Коля имеет обыкновение пить водку вперемежку с собственной мочой, которую добывает прямо на наших глазах, и трахать все, что движется вблизи (самоотверженная работа Александра Горчилина). Это приводит героиню к определенным разочарованиям, но колин талант разливать по полу краску легко передается ей, и в очередном припадке белой горячки она создает ряд живописных шедевров, которые легко продает знатокам за много тыщ. Белая горячка в фильме выражена анимационными музыкальными клипами с ларс-фон-триеровскими волками из "Антихриста" и бледнолицей красавицей, летящей по вселенной на манер булгаковской Маргариты.

Наблюдая эти приключения духа, мы все время помним, что героиня - учительница, и что в портфеле у нее школьные сочинения. Эта поражающая воображение деталь - вероятно, страшная месть Германики школе, откуда она, по ее рассказам, сбежала, потому что там требовали "учицца" (терминология фильма). Впрочем, настаивает создательница фильма, ее творения не имеют отношения к реальности и выражают только ее внутренний мир.

Что теперь будет с этой картиной? О фестивальном жюри молчу: о нем страшно подумать. С одной стороны, у режиссера есть чувство кадра и ритма, она даже умеет создать иллюзию старорежимной романтики. А когда героиню по волосам нежно гладит родная мама - возникает и нежданная сентиментальность. А вот в колином паспорте мы читаем любовное признание типа I love Germanika - и зал взрывается добрым понимающим хохотом. Да и на пресс-конференции одна журналистка экзальтированно благодарила Германику за чувство свободы, которое она подарила. Так что если такие звезды зажигают, значит, это тоже кому-то нужно. Фильм наверняка повезут в разнообразные Локарно как образец расковавшейся новорусской культуры, Германику наверняка засыплют новыми предложениями кинокомпании и телеканалы: любой скандал для них как ложка бензина в догоревший костер.

С другой стороны, это "радикальное кино" отбрасывает нас в ушедшие, казалось, времена идеологии Эллочки Щукиной, высмеянной почти век назад. От этой куцей идеологии - глубокая убежденность в художественной ценности любых выделений человеческого организма, от ночного бреда до извержений кишечника. В том, что пьяный быт фриков и есть единственная стоящая жизнь, а все прочее - "плесень". Что эти мычащие, падающие из окон, бредущие зигзагом и засыпающие на тротуаре фигуры и есть по-настоящему живые люди в мире скучных "ботаников". Все это простодушно, но с вызовом сообщила на пресс-конференции артистка Агния Кузнецова, тем самым исчерпав и содержание и смысл фильма "Да и да".

Ажиотаж вокруг Германики понятен: она научилась имитировать некоторые признаки "большого кино", и ее уверили, что она гениальна. Но есть вещи, которые сымитировать невозможно. В частности, тот самый внутренний мир, на который она постоянно ссылается. Мир ее фильмов отнюдь не открывает еще одну сторону жизни, как полагают многие ее поклонники. Это всего лишь тот маленький мир, в котором изобрели пузырь "уйди-уйди" и с которым, казалось, рассчитались все те же Ильф и Петров почти век назад. Этот мир-пузырь прокалывается на первой же фразе фильма: "Тараканы лижут раны". И сдувается. Дальше неинтересно.