Предсказуемый триумф французов вобход дебютантов.

В Каннах завершился очередной, 68-й по счету мировой фестиваль, который не принес неожиданностей. Практически все фавориты конкурсной программы были отмечены призами, за исключением разве что главной мужской роли и приза за сценарий. Мало кому из критиков и журналистов пришелся по вкусу фильм Стефана Бризе Закон рынка, рассказывающий примерно о том же, что и отмеченный Призом жюри Лобстер Йоргоса Лантимоса, только средствами соцреализма. Нет, конечно, к работе популярного французского актера Венсана Линдона претензий никаких. Закон рынка бросает очередной вызов буржуазному обществу, делающему из человека либо предателя, либо изгоя. И только ленивый не бросает теперь упрек жюри в ангажированности: дескать, они обязаны были награждать французские фильмы, и они это сделали.

Кадр из фильма Закон рынка

Но это не совсем справедливо. Просто по правилам самого мощного мирового кинофестиваля, в отличие, скажем, от оскаровских статуэток, награждать можно только один раз и одну картину, то есть тут невозможно какому-то фильму получить пальму в разных номинациях. Поэтому в нынешнем году главный приз Золотая пальмовая ветвь, а также главные мужская и женская роли ушли стране-организатору, что в очередной раз вызвало бурю негодования у журналистов. Да, чтобы отметить французскую актрису (автора, кстати, фильма-открытия) Эмманюэль Берко, награду разделили надвое, и, как мы и предсказывали, равнозначная ветка досталась Руни Мара за роль в мелодраме Тодда Хейнса Кэрол. Ну и вполне ожидаемо фильм Жака Одиара Дипан стал главным триумфатором смотра, хотя по всем опросам его опережал Сын Саула Ласло Немеца. Но тут необходимо разъяснить одну важную особенность: в Каннах, как правило, присуждение Золотой ветви решение скорее политическое, тогда как именно Гран-при дань художественному качеству картины.

Кадр из фильма Кэрол

С этой точки зрения в нынешнем году все получилось предсказуемо. За действительно очень хороший Дипан главный приз заслуженно обрел самый, пожалуй, знаменитый современный французский режиссер Одиару давно светила Золотая пальмовая ветвь, после 1996 года с призом за сценарий Никому не известного героя и Большим призом жюри за Пророка в 2009-м. Тогда как фаворит Сын Саула, во-первых, снят молодым венгерским дебютантом (!), во-вторых фильм решительно инновационный, ломающий каноны, то есть очевидно обладающий высочайшими художественными достоинствами как раз для Гран-при, и в третьих посвящен теме, до сих пор вызывающей невыносимое чувство вины у европейцев, нацизм времен Второй мировой войны, причем в самых чудовищных его проявлениях. Опытные критики с самого начала заявили: у лучшего с художественной точки зрения фильма программы все шансы на Гран-при, а французов нечего винить за пристрастие к своим. В конце концов, они организовали самый крупный и престижный мировой кинофестиваль, они всячески поддерживают свое национальное кино и культуру вообще, так что удивляться и сетовать тут совершенно нечего. Тем более, повторимся, обе картины достойны призов и с самого начала были в числе фаворитов.

Кадр из фильма Сын Саула

Вручение Золотой пальмовой ветви Дипану хоть и вызвало очередное на этом фестивале Бу!, на деле очень легко объясняется, стоит только вспомнить, что кино в первую очередь все-таки дарит переживания, а не соревновательные засечки. Фильм Одиара таким переживанием является, и причем мощным: у тебя на глазах реалистичная соцдрама преображается в нечто совершенное иное, современный городской эпос (таким же в свое время был и тюремный Пророк того же режиссера). Это почти Брат но в реалиях злых улиц дурного парижского предместья Ле Прэ. И то, что жюри предпочло именно эту картину, может быть более передовым в плане эстетики, но и более медлительным китайцам Хоу Сао-Сяню и Цзя Чжанке, более основательной Кэрол Тодда Хэйнса или более остроумному Лобстеру Лантимоса, результат того, что такое переживание людям калибра братьев Коэн, Гильермо дель Торо и Ксавье Долана показалось более ценным.

Фото: Eric Gaillard / Reuters Жак Одиар на вручении Золотой пальмовой ветви

Каннский фестиваль, к счастью, остается именно историей про переживания: для каждого тем кино и прекрасно своей. Что важнее уникальный зрительский опыт вполне можно было обретать, и не обращая внимания на конкурсные расклады и претендентов на победу. Например, на полуночном показе Любви Гаспара Ноэ, этого непристойного и беззаветно романтичного исследования природы желания всем существом быть рядом с другим человеком. Или в секции Каннская классика на документалках о Сидни Льюмете и Орсоне Уэллсе, программной картине в истории африканского кино, не уступающей по силе французской новой волне Чернокожей из сенегальца Усмана Сембене. В стоявших особняком от всего остального на фестивале бескомпромиссных картинах азиатских визионеров вроде мистически-бытового Кладбища изобилия Апичатпона Верасетакуна или Апокалипсисе якудза Такаси Миике.

Фото: Eric Gaillard / Reuters Эмманюэль Берко с призом за лучшую женскую роль

Миике в этом году понизили до Двухнедельника режиссеров, что нисколько не отменяет эффектности его нового фильма. Апокалипсис якудза скрещивает якудза-боевики с вампирским кино, и делает это с яростной визуальной одержимостью лучших фильмов японца. Миике верен себе прежним с его кино не уйдет никто. Двухнедельник же подарил за пару дней до конца фестиваля впечатление посильнее большинства каннских красных дорожек, да еще и прилагавшееся к отличному кино. На церемонию закрытия секции и европейскую премьеру своего фильма Dope (что правильнее всего будет перевести Кайф) заявились рэпер Асап Роки, сыгравший в кино одну из ролей, и певцы Мэри Дж. Блайдж и Фаррелл Уильямс, выступившие его продюсерами. После титров всех их окружила волна любви, тем более что Dope оказался фильмом абсолютно зрительским, ураганно сыплющей шутками комедией воспитания трех гиков в декорациях лос-анджелесского гетто и дарквеба, почти Не грози Южному централу, но для поколения биткойнов и ностальгии по рэпу 1990-х. После такого трудно предъявлять Каннам хоть какие-то претензии.

Игорь Игрицкий, Денис Рузаев